Поют и праведники, и грешники. Иван Ожогин – о сценических образах

Previous Next

Актер музыкального театра певец Иван Ожогин стал знаменит в роли фон Кролока из мюзикла «Бал вампиров». С тех пор авторы мюзиклов предлагают ему персонажей, которым в рай путь точно заказан. Вот и сейчас три вечера подряд с 17 ноября Иван будет выходить на петербургскую сцену в образе вечного любовника Дон Жуана. Правда, по версии драматурга Леонида Жуховицкого, знаменитый распутник если о чем и мечтает, то только скрыться от славы в глухой деревне на берегу моря. Журналист Елена БОБРОВА встретилась с Иваном ОЖОГИНЫМ и узнала, что он хотел бы сыграть Гамлета, Свидригайлова и Алексея Каренина. И попытался бы оправдать Иуду...

Поют и праведники, и грешники. Иван Ожогин – о сценических образах | ФОТО предоставлено пресс-службой проекта

ФОТО предоставлено пресс-службой проекта

– Иван, к теме Дон Жуана много кто обращался, от Мольера до Радзинского. Вас не удивляет, что у истории этого распутника столько интерпретаций? Кажется, больше, чем у Гамлета.

– Кстати, о Гамлете – меня уже несколько лет не покидает мысль заказать мюзикл на тему Гамлета. В свое время была даже начата работа, но не смогли найти финансирование. Я все же надеюсь, что такой мюзикл появится – не исторический спектакль, а история про нас сегодняшних. Ведь та тема, которая прежде всего меня волнует в «Гамлете», – несправедливость. Она не зависит от эпохи и моды на дворе.

– Не готова сказать, что хотела бы видеть Гамлета, поющего «быть или не быть»... На ваш взгляд, любую литературу и любую тему можно интерпретировать в жанре мюзикла?

– Поставить можно все, другой вопрос – будет ли это интересно зрителю. Все-таки существуют определенные каноны жанра. Правда, их больше придерживаются в тех странах, где мюзикл существует не одно десятилетие. Мы же в начале пути и вольны искать в разных направлениях, нарушая правила, которые, как известно, для того и созданы, чтобы их нарушали. Вспомните отечественный мюзикл «Норд-Ост». Много лет назад никто не мог себе представить, что на сцену возможно посадить самолет. И ведь сел! Реально, без всяких 3D.

Проблема не в том, «ложится на слух» или нет какое-то литературное произведение, а в том, что очень сложно вместить серьезный роман в три часа мюзикла, не упустив ничего важного. Но, как доказал «Норд-Ост» по мотивам романа Вениамина Каверина, если есть желание, нет ничего невозможного.

– Тот проект появился на свет много лет назад.

– Да, и по уровню музыкального материала, технологиям, эпичности, масштабности к «Норд-Осту» ничего не приблизилось. Даже зарубежные мюзиклы такого высокого класса можно пересчитать по пальцам. Но если говорить о глобальных темах, которые касаются сущности человека, то они могут находить отражение в мюзикле или рок-опере. Можно вспомнить «Преступление и наказание» Эдуарда Артемьева в постановке Андрея Кончаловского. Очень серьезная работа. Я бы с удовольствием принял в ней участие, и меня звали на кастинг в свое время, но не складывалось по времени, и потом я уже перерос Раскольникова. Мне давно интереснее Свидригайлов. По опыту моих отрицательных персонажей я понимаю, как его можно было бы сделать... Еще, пожалуй, хотелось бы сыграть Каренина.

– Чем вам интересен несчастный муж Анны Аркадьевны?

– Интересно было бы попытаться понять, почему он прощает Анну. Когда я впервые читал роман Толстого, Каренин мне показался абсолютно непонятным, нелогичным. Почему он взял маленькую дочь Анны и ненавистного ему Вронского? Любовь? А самоуважение? Ведь все равно эгоизм присутствует в той или иной степени. Как он пришел к этому – скрепя сердце или с открытой душой?

– Признаюсь, меня удивило, с какой бунтарской мощью вы поете в «Хитах Бродвея» знаменитую арию Спасителя в Гефсиманском саду из рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда».

– Каждый раз, выходя с этой арией, я пытаюсь понять, как можно разговаривать с Создателем напрямую. Судя по Библии, Иисус не был смиренным проповедником. В чем-то он был даже жесток. Мне он видится физически мощным, ведь плотник не может быть слабосильным... В общем, мне бы очень хотелось попытаться его сыграть. Понятно, что это огромная ответственность, но через этот образ я бы выразил то, что во мне заложено. Личные убеждения. Конечно же, это одна из мощнейших драматургических историй в мировой культуре.

– А как насчет Иуды? Он вписался бы в вашу галерею отрицательных персонажей?

– Я бы попытался найти мотивы его предательства. В конце концов, все мы слабые люди, все чего-то или кого-то боимся, так или иначе предаем.

Как в том же «Дон Жуане» – все только что восхищались героем, выпивали за его здоровье, а на следующее утро Исполнитель, посланный святой инквизицией, говорит тем же людям: «Дон Жуана надо убить». И для каждого находится свой довод. И люди готовы переступить черту и стать убийцами.

– Нет, наверное, такого актера, который не скажет, что отрицательных персонажей играть интереснее...

– Конечно, потому что актер интереснее выражается через зло, оно более яркое, более выпуклое, чем добро. Тем более когда драматургия образа облечена в такую красивую обертку, как в мюзиклах «Бал вампиров», «Призрак Оперы» или «Джекилл и Хайд». И что говорить – зло само по себе очень притягательно. Ну сколько человек могут рассказать, чем занимался тот или иной апостол? Или вот – вы что-нибудь знаете о личной жизни матери Терезы или далай-ламы? Редко кому нравится, когда кто-то лучше, чем он сам. Тянуться к таким людям сложно, этот путь тернист, как говорит Шарик, полон лишений и выгоняний.

– Воланд, фон Кролок, Джекилл/Хайд... «Мсье Мрак», как звали еще одного вашего героя. Благодаря своим героям размышляете о природе зла?

– Я не говорил бы о них как об абсолютном зле. Я все время вспоминаю эпиграф к «Фаусту» Гете: «Так кто ты, наконец? – Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». И Хайд в нашем мюзикле не просто творит черные дела, а вершит правосудие над теми людьми, которые, по его мнению, недостойны ходить по этой земле. И фон Кролок не абсолютное зло, а «проявитель» человеческих слабостей, пороков.

– А вы готовы прощать людям слабости?

– Да, конечно.

– Неужели все? Ведь наверняка есть что-то недопустимое и для вас?

– Я должен подумать. Вот так, с ходу, мне ничего не приходит в голову, что было бы для меня непростительным грехом.

Автор: Елена Боброва (Санкт-Петербургские ведомости)