Но мало кто обратил внимание, что 17 декабря 2016 года минуло ровно сто лет со дня убийства фаворита последнего русского царя Николая II и императрицы Александры Федоровны.
Привычно называя эту неординарную личность «старцем» (хотя Распутину в момент смерти было 47 лет), мы представляем его бородатым высоченным мужиком, сеющим вокруг себя «содом и гоморру». И до сих пор идут споры – кем же он был? Проклятием царской семьи и России или пророком, неправедно загубленном заговорщиками?
Участник распутинского убийства князь Феликс Юсупов в своих мемуарах рисует образ обманщика, развратника и злодея, но, к примеру, историк Олег Платонов утверждает, что Распутин «был искренним преданным другом царской семьи и служил на благо России». Так где же истина?
Об этом смутном времени в «Геликон-опере» в 2008 году режиссер Дмитрий Бертман сделал спектакль «Распутин» на музыку американского композитора Джея Риза. Эта геликоновская работа в свое время стала сенсацией в оперном мире Москвы.
Сейчас в «Геликон-опере» готовятся к переносу «Распутина» на сцену зала «Стравинский», где он впервые будет представлен после возвращения театра в отреставрированное историческое здание. Произойдет это событие 10 и 11 февраля 2017, а в одной из главных ролей – Князя Юсупова – выступит известный певец и актер Иван Ожогин, звезда мюзиклов, великолепный тенор, который, кстати, исполнял эту роль в премьерном спектакле в 2008 году.
Еще одна интересная деталь: за пульт оркестра «Геликон-оперы» встанет австралийский дирижер Александр Бригер, потомок Феликса Юсупова.
С Иваном мы встретились в декабре, как раз накануне той самой столетней даты. В своем напряженном графике он выкроил время, чтобы заглянуть в «Геликон».
– Как вам здание «Геликон-оперы» после реконструкции? Вы ведь пели в «Распутине» еще на Новом Арбате?
– Я бывал в этом помещении давно, лет пятнадцать назад, еще будучи студентом РАТИ. А Юсупова пел на Новом Арбате, причем несколько раз.
После реконструкции и открытия уже приходил сюда смотреть спектакли – был на премьере «Садко», «Доктора Гааза». Очень красивый зал «Стравинский». Потрясающий, уютный, приятный. При этом не могу сказать, что он исполнен помпезности. Это настоящий музыкальный зал оперного театра. У меня даже сразу мысли-фантазии появились спеть здесь сольную программу.
– Как вспоминаете постановку «Распутина»?
– После премьеры я еще не раз выступал в «Распутине» – его повторяли блоками. И где-то в 2010 (или в 2011? точно не помню уже) у меня случился удивительный ввод. Тогда я не пел года два или три, и партия немного забылась, к тому же немного заболел перед спектаклем. Неделю пролежал с ангиной и буквально «впрыгнул» в работу без оркестровой и сценической репетиций.
А у меня был замечательный партнер, Володя Коварский, выпускник ГИТИСа, который исполнял Распутина. Мы с ним поговорили, обсудили сцены – что, почему, отчего. И так хорошо «зацепились», что я ощутил себя очень комфортно: ничего не забыл, ничего не перепутал, все сыграл и спел. Честно говоря, не ожидал этого сам от себя… В итоге вызвал очень хорошее впечатление и у Дмитрия Александровича, и у Джея Риза (он тогда приезжал).
– А когда вы с Дмитрием Александровичем познакомились?
– Здесь, на работе над «Распутиным» в 2008 году, и познакомился. Он меня утверждал (улыбается). Я пришел, прослушался, сначала Илья Ильин меня смотрел, потом Дмитрий Александрович. И потом уже стали общаться более плотно. До этого, конечно, пересекались, в том числе и в ГИТИСе.
– Кстати, он про вас сказал, что «Иван Ожогин был роскошным Юсуповым… Это большая потеря для музыкального оперного театра, что он ушел реализоваться в другом. Он замечательный. Я всегда мечтал, чтобы он у нас пел, но он ушел в мюзикл». Как же так получилось, что вы из оперы ушли в мюзикл?
– Так получилось, что я в нее и не приходил (улыбается). Сразу после факультета музыкального театра ГИТИСа я попал в жанр мюзикла, и начал с «Чикаго», в котором сыграл одну из ярких, необычных ролей – мисс Лучезарную, Mary Sunshine. Она выступает в женском облике весь спектакль, а в конце происходит разоблачение: с Мэри снимают парик и платье, и оказывается, что это мужчина. Партия высокая, для сопрано, и я ее пел.
Это была моя первая роль на большой сцене после окончания института, и, кстати, она интересно перекликается с ролью князя Юсупова (там тоже переодевание в женский образ в первом акте). А дипломной работой у меня была заглавная партия в опере «Альберт Херринг» Бенджамина Бриттена.
– Чем вас привлек жанр мюзикла?
– Меня сразу же захватило! Мне вообще нравится этот жанр, потому что в подавляющем большинстве постановок зрителю подается профессиональная работа, с глубокой драматургией, замечательной режиссурой.
Декорации, костюмы – все проработано детально, на высоком уровне, ведь спектаклю нужно выдержать огромное количество ежедневных показов. Это коммерческий театр, а он должен быть качественным, чтобы зрители с удовольствием приходили, и поток не иссякал.
Безусловно, в любом жанре нужно работать профессионально, но, на мой взгляд, именно мюзикл консолидирует вокруг себя мастеров сцены, актеров музыкального театра. Пусть у них, может быть, и не оперные голоса, но они взаимодействуют друг с другом, с публикой, вызывают яркие эмоции, душевный отклик, а это один из основных показателей профессии – актера музыкального театра.
– Выступать каждый день – огромная нагрузка для артиста.
– Да, нагрузка сумасшедшая. Бывает и более 30 спектаклей в месяц.
– Как восстанавливаете силы?
– Тренируюсь, бегаю, занимаюсь фитнессом. Это дает определенный тонус и заряд энергии, больший, чем у среднестатистического человека.
– Слышала, что вы еще и церковном хоре поете? Это тоже как-то помогает снять напряжение?
– Сейчас уже почти не пою: увы, не хватает времени. В то время, когда на сцене было затишье, я начал петь и в монастырском, и в приходском хорах. Наверно, примерно тогда, когда в «Распутине» спел.
Здесь в «Геликоне», кстати, я познакомился с Алексеем Тихомировым и Петром Морозовым, позвал их петь, и потихоньку мы сколотили профессиональный церковный хор – праздничный хор Николо-Угрешского ставропигиального монастыря. Со временем там же открылась детская хоровая студия. Так что я чувствую свою причастность к созданию профессионального хора.
– Как думаете, вам будет трудно переключиться с мюзикла на оперу?
– Пока это меня немножечко тревожит (скажем так, даже не «немножечко», а тревожит). Да, это абсолютно разная техника. Хотя в новом зале «Стравинский», говорят, очень хорошая акустика. Если на Новом Арбате при отсутствии театральной и музыкальной акустики сцена была небольшой, то здесь мне придется готовиться к пению именно на большой сцене. Надо будет позаниматься.
Главное – это уверенность и впетая партия, чтобы звучало свободно, легко, не зажато. К сожалению, не так много времени на занятия, но я постарался освободить несколько дней до выступления, чтобы готовить свой вокальный аппарат к пению на большой сцене. Посмотрим, что получится.
– Роль князя Юсупова далеко не однозначна. Как вы сами относитесь к своему герою?
– Со дня премьеры прошло уже восемь лет, но, когда три года спустя я снова выходил в этом образе, произошла удивительная вещь. Помните, в начале нашего разговора я говорил о том, что заболел и вышел на сцену практически без репетиций? Накануне последней генеральной репетиции, больной, я лежал ночью в кровати и не спал до шести утра. У меня в голове совершенно естественным образом прокручивались все мизансцены. И я проснулся озаренный.
Не выспавшийся поехал на генеральную репетицию, но интуитивно уже понимал, что взаимоотношения моего персонажа с другими – будь то друг его Дмитрий Павлович, Великий князь, или Доктор Сокольский, или тот же Распутин, или Царь Николай II – сплелись по драматургии в одну линию, и для меня стала очевидной логика его поведения, чего, наверно, не было на премьерных спектаклях. Тогда, возможно, не хватило времени углубиться в переживания моего героя, его жизненный опыт, бэкграунд, погрузиться в этот персонаж.
– А вы всегда погружаетесь в персонаж при работе над ролью?
– Да, естественно. Я ставлю себя в предполагаемые обстоятельства, представляю, как бы я поступал на месте моего персонажа, нахожу его пластические особенности, внутренние черты и стараюсь работать «по школе» – то есть всегда искать.
– История рисует Феликса Юсупова как убийцу Распутина. Для вас он – убийца или благородный человек, который хотел спасти Россию и царскую семью от проходимца?
– Конечно, я не могу мыслить о своем персонаже, как о злодее. Так всегда должно быть, когда играешь плохого героя. Ищу, в чем он хороший. Его оправдание себя.
На самом деле, мало кто из людей считает себя плохим. Даже если человек таковым является – всегда находится оправдание и соответствующая модель поведения. Мы не знаем, как на самом деле это происходило – был ли Распутин действительно пророком, был ли он посланником ада, сатаны, или шарлатаном, но для Юсупова он – очевидное зло, которое препятствует развитию России, которое препятствует выигрышу в войне, которое очень грубо и в то же время тонко воздействует на правительство и царя. Манипулирует сознанием, влияет на принятие решений. Все наслышаны о его магической мощнейшей силе.
Для меня Феликс Юсупов – герой, он единственный, кто решается противостоять темной стороне и идет на конкретное действие. Травит цианидом – не получается, в итоге приходится стрелять, опять же, Распутин какими-то своими невероятными, нечеловеческими свойствами оживает, встает, прибегают друзья князя и добивают его.
Финал жесток – тело мертвого Распутина швыряют в Мойку. И получается так, как пророчествовал Старец – после его смерти, наступившей в результате действий «дворян, родственников царя», трагедия обрушивается на Россию, и царская семья погибает…
Замечу также, что трактовка моей роли зависит и от взаимодействия с тем, кто исполняет Распутина, от того, как он представляет эту личность. Очень интересно будет снова встретиться на сцене с замечательным тенором Николаем Дорожкиным, с которым мы пели премьеру, а Николай исполнял роль Царя Николая II. С тех пор мы подружились, периодически общаемся, хотя он живет сейчас в Польше, поет во Вроцлавской опере. Но мы следим за творчеством друг друга.
– Есть такая роль в опере, которую мечтали бы спеть? Понимаю, что вы увлечены мюзиклом, но все-таки…
– Опера и мюзикл – это разные специфики музыкального театра. Тем не менее, основы профессии одни и те же: взаимодействие посредством голоса. В ГИТИСе нам дали хорошую основу, а дальше – все зависит от самого человека, будет ли он стремиться к саморазвитию.
Конечно, чтобы петь в опере, нужно полностью себя посвятить этому жанру искусства и постоянно развиваться. Что касается оперных партий – да, есть такие, которые мне хотелось бы спеть. Это и граф Альмавива, и Ленский…
– Разве вы не пели Ленского?
– Я пел ариозо и арию.
– Так что, возможно, еще и в оперу придете?
– Посмотрим. Вдруг у меня в мюзикле начнется период, когда молодых уже поздно будет петь, а старичков еще рано. Может быть, и пригожусь в театре оперном (смеется). А если серьезно, на мой взгляд, опера – это абсолютно элитарное искусство. И настоящих певцов по всему миру – не больше пары десятков, хотя тех, кто работает в этом жанре, в разы больше.
Я стараюсь, конечно, ходить на премьеры, известные спектакли, которые идут и за границей, и в Петербурге, и в Москве. Но, посмотрев два-три-четыре спектакля, прихожу в уныние, и у меня пропадает желание работать в этом жанре. Я понимаю, что этим нужно серьезно и на постоянной основе заниматься.
Опера требует максимальной отдачи и высочайшего профессионализма: помимо того, что ты выстраиваешь свою роль драматически, ты должен исполнить ее первоклассно и с вокальной точки зрения. Увы, очень мало людей, которые знают, как это делать.
– От себя добавлю, что существуют проблемы, связанные с отсутствием настоящих оперных режиссеров… Вернее, с их малочисленностью.
– С отсутствием и режиссеров, и певцов. Мне кажется, наша школа сейчас в упадке.
– Певцы есть, но они, как правило, стараются уехать за рубеж. К тому же вы абсолютно правы, это – «штучный товар».
– Даже многие наши педагоги говорят: главное – спеть, а играть – не важно. Но как? Разве можно работать в театре, не умея играть? Это же театр! Не концерт, не капелла, не вокальное произведение. Да и любое вокальное произведение на концерте все равно нужно исполнить так, чтобы слушатель затрепетал, чтобы он услышал то, что ему стремится сказать автор произведения, чтобы он воспринял и твои эмоции, мысли, чувства… Опера – это наисложнейший жанр.
– Думаю, в каждом деле надо быть профессионалом.
– Но в опере это сложнее. По результату в разы сложнее.
– Когда планируете приступить к работе над ролью князя Юсупова?
– Скорее всего, после 20 января буду появляться в театре, чтобы плотно заниматься и готовить роль.
– Только что завершился 2016-й год. Что он вам принес?
– Перезагрузку. Что будет дальше, пока не загадываю. Люблю жить настоящим.
Автор: Ирина Шымчак